Политический словарь: Прогресс И Регресс

(от латинских слов рrоgressus - движение вперед, успех, и regrеssus - обратное движение) - широко употребляемые в политологии понятия, обозначающие противоположные направления эволюции: если прогресс характеризует восходящую линию развития, переход от низшего к высшему, то регресс, напротив, обозначает нисходящее направление, возврат к пройденным рубежам, деградацию. В сфере обществознания понятие "общественный прогресс", как и "регресс", и связанные с ними проблемы с давних пор являются предметом непреходящего интереса. Существует ли общественный прогресс? В чем его показатели или критерии? Что такое общество и что такое прогресс вообще? Не идет ли история вспять? Не наступает ли конец истории? Эти и другие вопросы волновали мыслителей многих поколений, да и сегодня говорят о конце истории. В трактовке одних философов история человечества выступала в качестве доброй феи, исполнительницы людских идеалов, в изображении же других она превращалась в кладбище утраченных надежд. Руководствуясь здравым смыслом и социальным умыслом, гражданским долгом и неприкрытым цинизмом, многочисленные летописцы и пророки (каждый на свой лад) трактовали события общественной жизни, их нервущуюся связь и сокровенный смысл. Для одних этот смысл состоял в том, что лучшее осталось позади, в "золотом веке" прошлого, а другие видели желанное благополучие в "царстве справедливости" будущего. Отсутствие объективных критериев наличия или отсутствия прогресса, непонимание его содержания, крайний субъективизм, и до наших дней не исчезающий при описании общественной эволюции, заставили французского поэта Поля Валери назвать историю "самым опасным продуктом, выработанным химией интеллекта". Однако человеческий разум рождал не одни легенды и вымыслы. Великие умы прошлого Гесиод и Сенека, Платон и Аристотель, Вико и Руссо, Кондорсэ и Гегель, Маркс и Ленин, Вебер и Сорокин и многие другие мыслители, стремясь понять ход человеческой истории, высказали немало смелых гипотез и гениальных догадок, сформулировали выводы, которые не только разрывали узкий горизонт их социальной среды, но и далеко выходили за рамки ограниченных условий своего времени. Обобщая уже достигнутое человеческой мыслью и сопоставляя выводы с сегодняшней жизнью и долговременными тенденциями, есть основания утверждать следующее. Содержанием общественного прогресса с самого начала существования человека как биологического и социального существа являлось обусловленное естественно-исторической необходимостью удовлетворение человечеством возрастающих потребностей с помощью развития своих сил в ходе преобразования и присвоения объективной действительности. Результатом этого процесса выступает, с одной стороны, "очеловечивание человека", развитие естественных и общественных сил рода "человек", самореализация его "человеческих" потенций, а с другой - возрастание господства общественного человека над естественными и общественными условиями своего существования. И то и другое - критерии прогресса, свидетельства достигнутой человечеством степени свободы в рамках естественной и исторической необходимости. Если с этих общих позиций подойти ко всей истории, то придется признать, что прогресс человечества не оставался всегда одним и тем же, а был разнокачественным: с точки зрения уже случившегося он прошел три качественно разные полосы в зависимости от того, что являлось в рамках данной полосы главным источником общественного богатства, а значит и господства человека над условиями жизни. Такими источниками богатства выступают: вначале только природа, затем наряду с ней и в первую очередь труд и, наконец, разум (наука как непосредственная производительная сила). А как же быть с утверждениями, будто смена общественно-экономических формаций - постоянный критерий общественного прогресса? Это утверждение в таком виде не выдерживает критики: человечество долго развивалось без смены формаций, это же его ждет и в будущем! Только там и до тех пор, пока труд является главным источником общественного богатства, перевороты в труде, в способе производства равнозначны переворотам во всей общественной жизни, и поэтому же смена общественно-экономических формаций в рамках этой полосы истории является показателем прогресса. Но как только разум заменяет труд в этой общественной роли, как только наука, становясь непосредственной производительной силой, превращается в автоматизированном производстве в главный источник общественного богатства, перевороты в самом труде, в способе производства уже не показатель прогресса. Прекращается смена общественных формаций, критерии прогресса обретают иной вид, но сам прогресс продолжается. Но история - это вовсе не предопределенный для всех народов прямо-таки "роковой" путь прогресса. Это путь, где прогресс - только одна из линий, наряду с регрессом, где налицо не только в конечном счете возобладающее русло поступательного развития человечества, развития, могущего быть (особенно в современных условиях) прерванным, прекращенным, если не ракетно-ядерной, то экологической катастрофой. Но если в этой истории существуют и тупиковые линии, безвозвратные "исторические ниши", то это значит, что целая сумма проблем, связанных с таким пониманием общественной эволюции до сих пор оказывалась вне внимания, вне политологического и социологического исследования. Разве обществоведы могут похвалиться исследованием социальных причин гибели многих ранее существовавших цивилизаций или пониманием безвозвратных "исторических ниш" или же, наконец, сути исторических тупиков и путей выхода из них. Обращаясь к этим проблемам, следует подчеркнуть: их особая актуальность определяется тем, что развитие многих стран "реального социализма" в XX в. на определенном этапе (у каждой страны своем) утратило прогрессивную направленность, сошло со столбовой дороги развития цивилизации, оказалось в социальноэкономическом тупике, на обочине человеческой истории. Сбылись пророчества М.Бакунина, Г.Плеханова, И.Франко об опасности регрессивного общественного развития, сопряженного с экстремистским использованием марксистских догм. Что же собой представляет общественный регресс, какие его черты проявились в реальной истории? Прежде всего регресс - это не просто движение вспять, назад, это - возвратная эволюция, что совсем не одно и то же. Под регрессом следует понимать такой тип эволюции, в ходе которой рассматриваемые явления и организмы не только не поднимаются от одной, менее высокой ступени к другой, более высокой, но и, остановившись на каком-то рубеже, не остаются самими собой, а постепенно утрачивают механизмы прогресса, шаг за шагом деградируют в своих внутренних потенциях, причем в ходе понижения уровня организации и утраты ряда прежних функций окончательно лишаются собственных возможностей для возвращения на путь поступательного развития, чем обрекают себя сначала на застой, движение по кругу с возвратом к изжившим себя формам и структурам и, в конце концов, оказавшись в исторической нише, могут обречь себя на полное вырождение и разложение. Такой регресс - нисходящая ветвь общественной эволюции, действительно прямо противоположная прогрессу. Пока еще история не выработала проверенных концепций разрыва с регрессом, успешного возвращения из социально-экономического тупика. В бывшем Советском Союзе, Югославии и других странах идет болезненный поиск выхода. . Наблюдая за ходом событий в последнее десятилетие, трудно избавиться от чувства, что всемирная история переживает события фундаментального характера. В прошлом году появилось множество статей, свидетельствующих об окончании "холодной войны", а также о том, что "мир" прорывается во многих регионах земного шара. Данные исследования в большинстве страдают отсутствием достаточно концептуального подхода для определения, что есть существенное и что случайное в мировой истории и являются во многом поверхностными. Если г-н Горбачев был бы изгнан из Кремля или новый аятолла провозгласил из разрушенной ближневосточной столицы начало 1000летнего царства, те же комментаторы боролись бы за право объявления начала новой эры конфронтации. Эти люди все еще недостаточно осознают, что идет более значительный процесс, который вносит смысл и порядок в заголовки ежедневных изданий. Двадцатый век оказался свидетелем провала цивилизованного мира в пароксизм идеологического насилия: либерализм, борющийся с остатками абсолютизма, затем большевизм и фашизм и, наконец, современный марксизм, угрожающий привести к апокалипсису ядерной войны. Кажется, что столетие, начавшееся с чувством полной уверенности в конечной победе западной либеральной демократии, пройдя полный круг, на своем закате возвращается к исходной точке: не к "концу идеологии" или конвергенции между капитализмом к социализмом, как это ранее предсказывалось, но к явной победе экономического и политического либерализма. Триумф Запада, западной идеи очевиден, прежде всего, исходя из полного истощения существующих как системы альтернатив западному либерализму. В последнее десятилетие происходили несомненные изменения в интеллектуальном климате двух наиболее крупных коммунистических стран, и в обеих начались важные реформаторские движения. Однако данная тенденция развивается помимо высокой политики, а также прослеживается в распространении потребительской западной культуры в таких разнообразных проявлениях, как крестьянские рынки и повсеместное распространение цветных телевизоров в Китае, кооперативные рестораны и магазины одежды, открытые в прошлом году в Москве, музыка Бетховена в японских универсальных магазинах и рок-музыка, равно распространенная в Праге, Рангуне и Тегеране. То, чему мы, вероятно, являемся свидетелями, не означает просто конец холодной войны или завершение конкретного периода истории, но конец истории как таковой, т.е. конечную точку идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как последней формы управления в человеческом обществе. Это не означает, что в дальнейшем не будет событий, попадающих на страницы ежегодных обзоров "Форин Афферз" по международным отношениям, так как победа либерализма была одержана, в первую очередь, в сфере идей или сознания и до сих пор неокончательна в реальном или материальном мире. Тем не менее существуют серьезные причины считать, что это идеал, который в перспективе будет править материальным миром. Для понимания этого мы, прежде всего, должны остановиться на некоторых теоретических положениях, касающихся природы исторических изменений. Представление о конце истории не является оригинальным. Наиболее известным его пропагандистом был Карл Маркс, который полагал, что ход исторического развития является целенаправленным, определяется взаимодействием материальных сил и завершится лишь с достижением коммунистической утопии, что окончательно разрешит все существующие противоречия. Однако концепция истории как диалектического процесса с началом, серединой и концом была заимствована Марксом у его великого немецкого предшественника Георга Вильгельма Фридриха Гегеля. Так или иначе, гегелевский историзм во многом сделался частью нашего современного интеллектуального багажа. Представление о том, что человечество на своем пути к настоящему прошло ряд примитивных этапов сознания, и данные этапы соответствовали конкретным формам общественной организации, таким, как родо-племенная, рабовладельческая, теократическая и, наконец, демократически-эгалитаристская, стало неотъемлемой частью современного понимания человека. Гегель явился первым философом, который заговорил на языке современной общественной науки в той степени, в какой человек до него представлял собой продукт его конкретной исторической и социальной среды, а не средоточие более или менее определенных "естественных" свойств, как полагали ранее теоретики "естественного права". Идея о влиянии естественной человеческой среды и ее изменении вследствие внедрения науки и технологии исходно являлась не марксистской, а гегелевской концепцией. В отличие от последующих историков, чей исторический релятивизм выродился в релятивизм вообще, Гегель полагал, что история достигает кульминации в некий абсолютный момент - момент, в который окончательная разумная форма общества и государства побеждает. Несчастье Гегеля заключается в том, что сейчас он известен, прежде всего, как предшественник Маркса; наше несчастье - в том, что лишь немногие из нас знакомы с работами Гегеля непосредственно, а не через искажающие очки марксизма. Во Франции была предпринята попытка оградить Гегеля от eго интерпретаторов-марксистов и воскресить его как философа, который наиболее точно высказывается о нашем времени. Наиболее значительным среди упомянутых современных французских интерпретаторов Гегеля, несомненно, был Александр Кожев, блестящий русский эмигрант, который провел в Париже в 30-х гг. ряд впечатляющих семинаров в Ecole Practique des Hautes Etudes. Малоизвестный в Соединенных Штатах Кожев оказывал значительное влияние на интеллектуальную жизнь в Европе. В числе его студентов были такие будущие светила, как Жан Поль Сартр - слева, и Раймон Арон - справа; послевоенный экзистенциализм позаимствовал многие из своих основных категорий у Гегеля через Кожева. Кожев стремился оживить Гегеля - автора "Феноменологии духа", Гегеля, провозгласившего приход конца истории в 1806 г. В поражении Прусской монархии, которое ей нанес Наполеон в битве при Йене, Гегель видел победу идеалов Французской революции, неминуемую универсализацию государства, основывающегося на принципах свободы и равенства. Кожев, далекий от отрицания Гегеля в свете бурных событий последующих полутора веков, настаивал на его принципиальной правоте. Битва при Йене знаменовала конец истории, так как именно в данный момент авангард человечества (термин, хорошо известный марксистам) привел в действие принципы Французской революции. Несмотря на то, что после 1806 г. еще предстояла значительная работа - отмена рабства и работорговли, предоставление избирательного права рабочим, женщинам, неграм и другим расовым меньшинствам и так далее - основные принципы либерально-демократического государства не нуждались в дальнейшем совершенствовании. Две мировые войны этого столетия и сопутствующие им революции и перевороты лишь способствовали территориальному распространению данных принципов, в результате чего провинции человеческой цивилизации были подняты до уровня ее наиболее передовых форпостов, а общества Европы и Северной Америки выдвинулись в авангард цивилизации в целях возможно более полного осуществления либерализма. Заявление Кожева о конце истории должно было показаться его современникам в середине века типичным эксцентрическим солипсизмом французского интеллектуала, возникшим на исходе Второй мировой войны и в разгар холодной войны. Исчезновение марксизма-ленинизма сначала из Китая, а затем из Советского Союза будет означать гибель его как действующей идеологии мирового исторического значения. Несмотря на то, что в таких местах, как Манагуа, Пхеньян, Кембридж или Массачусетс могут оставаться отдельные правоверные, тот факт, что нет ни одного крупного государства, в котором эта идеология имела бы реальный вес, окончательно подрывает ее претензии на место в авангарде человеческой истории. Гибель этой идеологии означает расширение "Общего рынка" международных отношений и снижение вероятности крупномасштабного конфликта между государствами. Это ни в коем случае не означает завершения международного противостояния как такового, так как в это время мир был бы разделен на две части, одна из которых являлась бы исторической, а другая постисторической. Конфликт между государствами, остающимися в истории, и государствами, находящимися в конце истории, был бы по-прежнему возможен. Сохранялся бы и, вероятно, возрастал уровень этнического и националистического насилия, т.к. эти импульсы не исчерпаны полностью даже в постисторическом мире. Палестинцы и курды, сикхи и тамилы, ирландские католики и валлийцы, армяне и азербайджанцы будут сохранять свои неисчерпанные обиды. Это обусловливает сохранение терроризма и национально-освободительных войн в международной повестке дня. Однако крупномасштабный конфликт должен охватывать крупные государства, все еще находящиеся во власти истории, а они, как оказывается, уходят со сцены. Конец истории будет очень печальным временем. Стремление к признанию, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, всемирная идеологическая борьба, которая требовала дерзости, отваги воображения и идеализма, будут заменены экономическими подсчетами, бесконечным решением экономических и экологических проблем и удовлетворением извращенных запросов потребителя. В постисторический период не будет ни искусства, ни философии, а лишь вечная забота о музее человеческой истории: я ощущаю в себе самом и замечаю в окружающих мощную ностальгию по времени, когда история существовала. В течение некоторого времени эта ностальгия, по сути, будет питать соперничество и конфликт даже в постисторическом мире. Признавая неизбежность цивилизации, созданной в Европе после 1945 г. с ее атлантической и азиатской ветвями, я испытываю к ней противоречивые чувства. Может быть, именно перспектива многовековой скуки в конце истории вынудит историю начаться вновь. Политический словарь

Значение «Прогресс И Регресс»: В следующем словареВо всех словарях

Слова близкие по значению